Но начиная с 1939 года подобных отдельно взятых городов, где в магазинах отсутствовали продукты и самые элементарные вещи, становилось все больше и больше. А ведь судя по письмам в ЦИК, ЦК и Совнарком, еще в 1938 году на скудность питания жаловались в основном те граждане СССР, чьи низкие зарплаты не позволяли покупать продукты, которых хватало в магазинах и на рынках. Вот только обилие на колхозных рынках достигалось попранием социалистических принципов сельского хозяйства. Во многих колхозах, прежде всего небольших, крестьяне с согласия председателей и правления мало-помалу увеличивали приусадебные участки, а кое-где даже брали в своеобразную аренду обобществленные поля. Урожай с них шел на рынки, а прибыль делилась между производителями и руководителями.
Этой порочной практике, возрождающей частнособственнические инстинкты, партия и правительство в мае 1939 года решили положить конец. По всем областям и республикам начались проверки размеров приусадебных участков и изъятие излишков земли. Вслед за чем колхозники всеми правдами и неправдами начали уходить из колхозов, а на городских рынках обилие продуктов осталось только в воспоминаниях.
В сентябре того же года началась Вторая мировая война, и в СССР была объявлена частичная мобилизация, на что последовала вполне предсказуемая реакция — люди, решив, что СССР вот-вот вступит в войну, бросились скупать все, что может более или менее долго храниться,— муку, соль, сахар, спички. Да и то, что не выдерживало длительного лежания в чуланах, подполах и на чердаках, скупалось в огромных количествах, в результате чего дефицит всего и вся рос катастрофическими темпами. Когда в ноябре 1939 года началась советско-финская война, покупательская активность стала совсем истерической и полки магазинов окончательно опустели.
Естественно, на гражданах лежала лишь часть вины за наступивший товарный голод. Многие фабрики и заводы начали перепрофилировать на выпуск военной продукции, что не могло не сказаться на производстве товаров для населения. Если добавить к этому ускоренное пополнение стратегических резервов тех же самых продуктов, а также то, что 1938 и 1939 годы оказались далеко не самыми урожайными в отечественной истории, станет понятным, отчего зимой 1939-1940 годов на рынках молоко продавали не крынками или бутылками, а стаканчиками, муку — блюдцами, а картошку — поштучно.
При этом появление в продаже любых товаров вызывало неимоверный ажиотаж и очереди, принимавшие самые экзотические формы.
«Уважаемый Вячеслав Михайлович,— писал той же зимой председателю Совнаркома Молотову житель Киева Н. С. Ковалев.— Вопрос одежды у нас в Киеве чрезвычайно тяжелый. Позорные дела творятся. Многотысячные очереди к магазинам собираются за мануфактурой и готовой одеждой еще с вечера. Милиция выстраивает очереди где-нибудь за квартал в переулке, и потом «счастливцев» по 5-10 человек гуськом, один за другого в обхват (чтобы кто не проскочил без очереди), в окружении милиционеров, как арестантов, ведут к магазину. В этих условиях расцветает спекуляция жуткая, произвол милиционеров, и говорят, что не без взяток. Сердце сжимается от таких «порядков». Сколько недовольства и проклятий. Честный рабочий человек, если он даже крайне нуждается, не может купить себе белья, брюки и пр. самое необходимое, разве что у спекулянтов за удвоенную цену. Так дальше терпеть нельзя, это положение нужно изменить. Или, если есть, дать больше товаров в продажу, чтобы открыть несколько магазинов или установить какую-то норму или право на покупку товара всякому гражданину. Я считаю, что, когда ликвидировали карточную систему, имелось в виду, что будет лучше, а на практике с мануфактурой это не оправдывается. Ничего плохого, а наоборот, будет лучше от введения гос. регулирования в этом вопросе. Дорогой Вячеслав Михайлович! Убедительнейшая просьба разобраться с этим делом. Об этом вопят сотни тысяч граждан».
«Наши дети не имеют сладкого и жиров совершенно»
Однако ни о каком восстановлении карточной системы в правительстве и ЦК не хотели даже слышать. Ведь ее отмена в 1935 году подавалась как грандиозная победа социализма, и вводить ее вновь — означало признать поражение. Правда, советская пропаганда умела выходить и не из таких тупиковых ситуаций, разъясняя гражданам, что поражение это и есть победа и наоборот. И главная причина отказа от карточек крылась совсем в ином — вводя их, государство приняло бы на себя обязательство обеспечить граждан по установленной норме. А именно этого в такой тяжелой ситуации власти и собирались избежать.
Не вводя карточек, власти были вынуждены прибегнуть к другим мерам. Во-первых, были резко сокращены нормы выдачи продуктов в одни руки. Если в 1936 году покупатель мог купить 2 кг мяса, то с апреля 1940 года —1 кг, а колбасы вместо 2 кг в одни руки разрешили давать только 0,5 кг. Количество продаваемой рыбы, если она, как и все прочее, вообще появлялась в продаже, уменьшили с 3 кг до 1 кг. А масла вместо 500 г счастливцам доставалось лишь по 200 г. Но на местах, исходя из реального наличия продуктов, часто устанавливали нормы выдачи, отличные от общесоюзных. Так, в Рязанской области выдача хлеба в одни руки колебалась в разных районах и колхозах от общесоюзных 2 кг до 700 г.
Во-вторых, для уменьшения спроса на отдельные виды продуктов и товаров на них довольно существенно подняли цены.
О том, что из этого вышло, руководители горплана г. Вольска писали своему депутату в Верховном совете СССР зампреду Совнаркома Андрею Вышинскому: «Создавшееся положение в области торговли хлебом в городе Вольске характеризуется целым рядом нетерпимых моментов, что вынуждает Горплан обратиться по этому вопросу к Вам, в интересах немедленного устранения политически вредных явлений. Общая картина торговли хлебом такая:
1. Как в городе, так и на заводах, в том числе и ведущих, т. е. на цемзаводах, большие очереди за хлебом. Практикующаяся в свое время так называемая живая очередь никем не регулируется, в силу чего население проявляет свою инициативу, вводя списки занимающих очередь. Чаще всего очередной номер пишется на руке. С целью гарантировать себя в получении хлеба (всему населению хлеба не достается) очереди устанавливаются с 2-3 часов ночи, до момента открытия магазина, т. е. до 7-8 часов утра. Т. е. люди простаивают по 7-8 часов на 35-40-градусном морозе. Вместе со взрослым населением в очередях находятся и дети.
2. При явном недостатке хлеба в продаже находится до 50% высокосортного хлеба по цене 1 р. 50 к., 2 р. 70 к. и дороже за килограмм. Большая доля населения не имеет возможности приобретать этот хлеб, т. к. рабочий при среднемесячной зарплате в 200-250 руб. и семье в 4-5 человек не покрывает расходы по покупке хлеба.
3. Все чаще в очередях создаются настолько серьезные неполадки, что приходится прибегать к содействию милиции.
4. Одновременно с резко ограниченным отпуском хлеба в торгующей сети отсутствует крупа, мука и другие виды продуктов питания. На колхозном рынке также нет в продаже ни муки, ни крупы. Понятно, что создавшиеся условия не могли не сказаться на настроении населения города».
Похожая картина наблюдалась и в других городах.
Из Казани мать семейства Зайченко писала: «Я хочу описать то кошмарное положение, которое имелось и имеется у нас в Казани. Но прежде мне хочется задать вопрос, почему наши депутаты молчат, каким образом выполняется план торговли в магазинах, когда до потребителя… ничего не доходит, все расхищается на базах, а в магазинах это расхищение только завершается? Почему не обратят внимания на сильное истощение детей-дошкольников и школьников, которые не имеют ни сладкого, ни жиров? Почему молчат, что в колхозах не желают работать, бегут в город, посевы остались не убранными в 39 г. и не вся земля засевается в 40 г.? Почему у нас страшный голод и истощение? Почему такое хулиганство на улицах, среди подростков бандитизм? Милиция для них ничто. Почему говорят о достижениях и всеми силами скрывают, что у нас творится? Почему народ озлобляется? Теперь расскажу все. Вы, мне кажется, даже не представляете, что у нас делается, а наше правительство мало заботится о нуждах населения и не видит голода и истощения среди населения, особенно среди детей. Почему у нас спекуляция растет не по дням, а по часам? В магазинах у нас буквально ничего. Дети вот уже больше года не имеют самого необходимого. Они истощены до крайности. Какие же они «будущие строители коммунизма»? Где забота о их здоровье? На рынке у нас тоже ничего нельзя достать. Картошки нет. До 15 мая на рынке были продукты, но цены на них таковы… Масло топленое — 87 р. кило, картофель — 5 р. кило, молоко 18-20 р. (четверть), капуста соленая —8 р. кило, яйца — 15 р. десяток. Цены без преувеличения, честное слово. Какую зарплату нужно получать, чтобы кормить семью? Ведь рабочий и служащий, а тем более тех. персонал не имеют возможности покупать по таким ценам ничего, кроме картофеля, хлеба и воды… Он голодает! Где же правда? Что это все значит? Тогда бы сделали хоть так, как сделали с хлебом. К каждому магазину прикрепили и по спискам дают на человека 500 гр. Пусть так же сделали бы и с продуктами, хотя бы сахар и жиры, хотя бы понемногу. В чем виноваты наши дети, что они не видят ни булки, ни сладкого, ни жиров? Даже грудные дети не имеют манной каши. Иногда выбрасывается в магазинах кое-что, но разве можно получить? На весь город имеется один магазин, где бывают конфеты и то не каждый день. Что там делается? Кошмар! Милиция бездействует. Она сама смотрит, где бы чего бы получить без очереди. Для нее это как правило — получать без очереди. Большинство жен милиционеров занимаются спекуляцией, перепродают по базару или ходят по домам. Милицией это все покрывается. Вот почему у нас не могут изжить спекуляцию. Да и как ей не быть. Работники прилавка на глазах растаскивают редко бываемый товар. И ничего. Пишут, говорят об этом, волнуются, но толку никакого. Работники прилавка тоже занимаются спекуляцией, перепродают через третьи руки. И покупателям что делать? У меня я вижу, как тает ребенок от истощения, и я на последние гроши покупаю у спекулянток для него сах. песку по 30 р. кило и манной крупы по 25-30 р. кило для каши. Где выход? Кроме спекулянток достать невозможно и негде. Детсады и ясли не охватывают всех детей».
При этом несчастная женщина, как и большинство советских людей, продолжала верить, что уж в Москве-то все есть: «Разве наши дети не такие, как в Москве в Ленинграде? Почему наши дети не имеют сладкого и жиров совершенно, почему они обречены на гибель?»
«Создался невозможный беспорядок и давка»
На самом деле в Москве ситуация мало отличалась от того, что происходило по всей стране. Матери писали письма в правительство, что не могут купить в столице детскую обувь, причем даже в специализированных магазинах «Люкс» по очень высоким ценам. Просто потому, что детской обуви там нет.
А очереди если и отличались от очередей в других советских городах, то только своими размерами. В докладах НКВД той поры говорилось: «Магазин «Ростекстильшвейторга» (Кузнецкий мост). К 8 часам утра покупателей насчитывалось до 3500 человек. В момент открытия магазина в 8 час. 30 мин. насчитывалось 4000-4500 человек. Установленная в 8 часов утра очередь проходила внизу по Кузнецкому мосту, Неглинному проезду и оканчивалась на верху Пушечной улицы — добрый километр…
Ленинградский универмаг. К 8 часам утра установилась очередь (тысяча человек), но нарядом милиции было поставлено 10 грузовых автомашин, с расчетом недопущения публики к магазину со стороны мостовой. Народ хлынул на площадку кинотеатра «Спартак», в образовавшуюся галерею между кинотеатром и цепью автомашин. Создался невозможный беспорядок и давка. Сдавленные люди кричали. Милицейский наряд оказался бессилен что-либо сделать и, дабы не быть раздавленным, забрался на автомашины, откуда призывал покупателей к соблюдению порядка. К открытию очередь у магазина составляла 5 тыс. человек…
Дзержинский универмаг. Скопление публики началось в 6 часов утра. Толпы располагались на ближайших улицах, трамвайных и автобусных остановках. К 9 часам в очереди находилось около 8 тыс. человек».
Народ пытался купить что-либо без очереди, прибегая к самым разнообразным способам — от подкупа милиции и продавцов до силового прорыва в магазин организованной и сплоченной группой в сто-двести человек. Власть отвечала усилением борьбы с покупателями, которых милиция задерживала за скупку товаров. То, что далеко не все из них затем перепродавали товары и продукты, имело второстепенное значение.
Нарком внутренних дел СССР Лаврентий Берия докладывал в июле 1940 года в Совнарком о борьбе с очередями и, как водится, предлагал ужесточение наказания: «Во исполнение постановления Совнаркома СССР о борьбе с очередями за промышленными и продовольственными товарами в гор. Москве НКВД СССР с января по июнь месяц 1940 года включительно проведена следующая работа: По промтоварам. Арестовано и привлечено к судебной ответственности скупщиков — 947 человек; оштрафовано — 16 853 человека на общую сумму 474 696 р. Кроме того, отобрано у них промышленных товаров на сумму 1 038 279 рублей. По продтоварам. Арестовано и привлечено к судебной ответственности — 463 человека; задержано — 50 809 человек, у которых отобрано продовольственных товаров 582 688 кг; из них оштрафовано — 38 962 человека на общую сумму 626 556 рублей.
Из числа привлеченных к судебной ответственности за спекуляцию 1410 человек — работники торговой сети составляют 184 человека. За это же время выслано в административном порядке из гор. Москвы 1220 человек нарушителей паспортного режима, задержанных в очередях. Для усиления борьбы со спекуляцией промышленными и продовольственными товарами в гор. Москве НКВД СССР считает необходимым дополнительно провести следующие мероприятия:
1. Лиц, задерживаемых органами милиции два и больше раз за скупку или перепродажу продовольственных и промышленных товаров в гор. Москве, арестовывать.
2. Аресту подвергать также лиц, прибывающих в гор. Москву из других городов и областей СССР, уличенных в скупке продовольственных и промышленных товаров в спекулятивных целях.
3. Арестовывать лиц, занимающихся скупкой и перепродажей промышленных и продовольственных товаров, прикрывающих свою спекулятивную деятельность работой в советских учреждениях и колхозах.
4. Дела на лиц, арестованных за скупку и перепродажу продовольственных и промышленных товаров, рассматривать на Особом Совещании НКВД СССР».
Понятно, что согласие на все меры, включая внесудебное установление сроков наказания арестованным, Берия получил. Очереди действительно начали уменьшаться, однако поскольку товаров больше не стало, с той же скоростью принялась расширяться система добычи всего и вся по знакомству, по повышенным ценам. Одним словом, по блату.
О новом явлении в советской жизни Петр Гайтцук из Новгорода писал Вышинскому: «В лексиконе русского языка появилось слово «блат». Я не могу Вам буквально перевести это слово, так как оно, может быть, происходит от какого-либо иностранного слова. Но зато на русском языке я его хорошо понимаю и могу перевести буквально точно. В переводе на русский язык слово «блат» означает — жульничество, мошенство, воровство, спекуляция, разгильдяйство и т. д. А что означает, если Вы встретите такое выражение «я имею блат», то я имею тесную связь с жуликом, спекулянтом, вором, мошенником, подхалимом и им подобным. Не иметь блата это равносильно тому, что вы везде всего лишены. В магазине вы ничего не достанете. На ваши законные требования вам дадут ясный ответ. Обратитесь с просьбой — к вам будут слепы, глухи и немы. Если вам нужно достать, т. е. купить в магазине товар — нужен блат. Если пассажиру трудно или нельзя достать железнодорожного билета, то легко и просто достать по блату. Если вы живете без квартиры, то никогда не обращайтесь в жилуправление, в прокуратуру, а лучше заимейте хотя бы маленький блатик — и сразу найдется квартира. Если хотите отлично устроить свои личные дела по службе, за счет кого-либо другого, нарушая при этом всякую справедливость и законность, опять же обратитесь к блату. И наконец, обратитесь вы к представителю или работнику государственной, общественной или кооперативной организации за разрешением какого-либо личного вопроса. Попробуйте без блата чего-либо добиться. Вы разобьетесь, но ничего не добьетесь. Он опутал многих работников. Блат как будто бы узаконен, он вошел в моду, получил право гражданства и господства. Им охвачен большой процент работников. Он так излюблен, что его не стесняются применять в мелких пустых делах и не боятся использовать его в больших делах. Люди перестали стесняться говорить о том, что я имею блат, т. е. имею тесную связь с жуликом, мошенником, а наоборот, стали гордиться этим. Блат порождает спекуляцию. Всякий, кто спекулирует, он это делает, пользуясь блатом. Блат мешает плановому снабжению. Блат разъедает и разлагает работу и работников государственных, общественных и кооперативных организаций. Он враг всякой справедливости и законности. Блат — это ловко замаскированная открытая дорога ко всякому безобразию и разгильдяйству. Блат подрывает авторитет и внушает недоверие к честным работникам, которые им не охвачены. Он чужд и враждебен нашему обществу, нашему государству. Почему партия и правительство терпит такое безобразие? Это можно и нужно убить одним крепким большевистским ударом. Этому нужно положит конец. Блат нужно убить и похоронить. Может быть, Вы скажете, что в наших статьях закона указана и предусмотрена кара и наказание за жульничество и мошенство. Я этого не оспариваю! Но блат — это какая-то новая, особая, скрытая форма мошенства, которая обычно приводит к замечанию, упреку, к недовольству со стороны третьего лица, но никогда не ведет на скамью подсудимых. Для этой новой формы мошенства и разгильдяйства должен быть и новый закон, в котором должна быть указана кара и наказание именно за этот блат. Такой закон должен быть. Его будет приветствовать весь наш великий Советский народ. У нас должен быть гуманизм, равноправие, честность и справедливость».
Однако все эти призывы так и остались призывами. А блат расширялся, рос и в конце концов стал сильнее Совнаркома. Произошло это потому, что у системы распределения отсутствующих товаров и у системы власти, не учитывающей интересы граждан, непременно должна была появиться альтернатива. Хотя бы такая, как блат.
